Он стоял, высоко подняв красивую горбоносую голову. Большие уши, слегка наклоненные вперед, улавливали приближающийся шорох, страшный шорох от многих лап. Это смерть несется за ним по снегу уже несколько часов. Нельзя было останавливаться ни на минуту, нельзя, но лось чувствовал, что если он хоть немного не утолит голод, то не сможет долго выдержать погоню. Быстро скусывая тоненькие веточки осинки, он ясно слышал приближение большой стаи волков.
Один за другим, как призрачные серые тени, они появились на полянке, где у одинокой осинки стоял старый лось. Высунув языки, опустив длинные острые морды, они жадно хватали снег. На впалых боках, прикрытых взлохмаченной шерстью, выступали ребра. В вечерних сумерках глаза волков светились желтовато-зеленоватыми огоньками. Громкое, прерывистое дыхание зверей нарушало настороженную тишину зимнего вечера.
Вожак стаи стоял впереди. Вытянув короткую шею, наклонив голову, слегка присев на широко расставленных ногах, весь напружинившись, он исподлобья смотрел на неподвижно стоявшего лося. Их разделяло всего три больших прыжка. Три прыжка... Но как ни быстры будут эти прыжки, громадный, еще полный сил зверь встретит нападающих смертельными ударами копыт.
Вожак был опытен. На своем веку он не раз водил стаи на этих больших высоконогих зверей, у которых такое сочное, вкусное мясо.
Волк облизнулся, вздохнул и лег, положив голову на вытянутые лапы. Глаза же продолжали напряженно следить за лосем. Но тот стоял неподвижно, как изваяние. Его большие уши, которые шевелились даже тогда, когда он спал, сейчас были тоже неподвижны.
Истощенная до предела волчица продвинулась вперед и легла бок о бок со старым вожаком. Остальные нетерпеливо топтались на месте, не спуская жадных глаз с громадного куска мяса. Оно было близко, совсем рядом, и так вкусно пахло. Искушение было настолько сильным, что двое из них, забыв о железной выдержке, которой обучали их старые волки, бросились к лосю.
Это не было сигналом к нападению. Это было неожиданностью для всех. Сигнал должен был подать вожак, но молодые волки, коротко и злобно взвыв, прыгнули за первыми. Вскочили и старые. Они знали о том, что произойдет в следующий момент, но удержать молодых волков уже не могли.
Лось не ударил копытами. Нет. Он только чуть привстал на задних ногах и будто слегка ткнул копытами передних ног нападающих. Два волка с размозженными черепами, перевернувшись через голову, остались неподвижно лежать на снегу.
В тот же миг, повернувшись на месте, лось бросился в тайгу, но один из подоспевших волков все же успел мертвой хваткой вцепиться в него. Лось уже мчался. Сбоку его тащился хищник, не в силах разжать челюсти. После удара о дерево, мимо которого вплотную пронесся лось, челюсти разжались.
Тут только почувствовал лось жгучую боль в левом боку, но это не приостановило его бега.
Кровь сочилась из раны. Капли, падая на снег, застывали маленькими комочками. Как будто кто-то рядом с его следом сыпал спелую бруснику.
Лось был стар. Осенью он выдержал бой, жестокий бой о молодым, полным сил лосем. Был момент, когда он почувствовал, что его большой опыт и сила могут не устоять против натиска слепой ярости и молодой силы. Но эта ярость и погубила противника. Он был очень смелым, этот молодой бык. Он не убежал, как, бывало, делали другие, а бился до конца, до смерти...
И долго топтался старый лось около поверженного на землю. Злобно фыркая, он поднимал для удара окровавленные копыта, но бить уже было некого. Молодой зверь спокойно лежал на зеленовато-белом сочном моховом покрове, подогнув под себя передние и вытянув стройные, сильные задние ноги, откинув голову с большими красивыми рогами. В широко открытых глазах, подернутых пеленой смерти, застыло выражение немого упрека. Такие глаза бывают у маленьких, незаслуженно обиженных детей. Мох, на котором так спокойно лежала голова лося, медленно окрашивался в темно-красный цвет.
И понял старый лось в ту осеннюю ночь, что это был его последний бой, но по закону тайги он, победитель, должен еще и еще звать на бой других лосей. Роя копытами землю, зверь поднял голову. Глухой, короткий рев раскатился по распадкам, поймам, сопкам. Но ответа не было. Еще раз заревел старый бык, и опять никто не ответил ему.
Косясь налившимися кровью глазами на неподвижно лежащего лося, он, пошатываясь, пошел от места поединка...
Наступила зима. Пришло время сбрасывать грозное оружие-рога. И почему-то старый лось вернулся в тот бор, где произошла смертельная схватка. Там сбросил он один рог. Другой еще крепко держался. Через много дней сбросил и второй, но уже далеко от этого места.
Утром, когда он и две его подруги лакомились молодыми побегами осинок и ивняка, лось услыхал отдаленный шорох снега. Услышали и лоси-коровы. Все трое замерли. Шорох приближался. И поняли они, что по их следам бежала большая стая волков.
Лось-бык вышел навстречу врагам. Какой-то миг стояли неподвижно друг перед другом волки и старый лось. Ий было много, он один. Силы явно были неравны. Опыт жизни подсказывал, что надо делать. Высоко вскидывая ноги, выбрасывая комья снега, лось побежал, уводя за собой волков в противоположную сторону от своих подруг.
... Три волка. Не такой уж плохой завтрак для оставшихся семи живых. Облизывались. Глотали снег. Но терять времени было нельзя. Впереди них бежало много мяса, очень много. Не то что кости да кожа, чем они сейчас подкрепились. Главное - не давать передышки старому лосю, не давать есть, не давать спать... Тогда он скоро выбьется из сил и...
Волки бежали крупной рысью, а где снег был глубже - большими махами. Трудно было передовому прокладывать путь, и когда он уставал, то отскакивал в сторону. Стая, не прекращая движения, проносилась мимо, а бывший передовой пристраивался сзади, где бежать было несравненно легче. Так, сменяя друг друга, они продвигались вперед.
Около куртины молодых осин на возобновляющейся гари лось остановился и начал жадно скусывать тоненькие веточки. Лишь бы успеть немного поесть и совсем чуточку полежать, дать отдых старым йогам. Только несколько минут имел в своем распоряжении лось.
...А совсем недавно часами бродил он по тайге, переходя от деревца к деревцу, выбирая самые лакомые вершинки веток. Потом в укромном местечке, в густом пихтаче, примяв своим громадным телом снег, ложился на отдых и лежал, и спал долгие часы. Когда кончал кормиться он, кончали есть и его подруги. Когда шел на отдых, они покорно следовали за ним и ложились в снежные постели вблизи него...
Лось грузно опустился на снег. Слабость охватила его. Голова склонилась, и он уснул.
Тяжело дыша, остановился передовой у кромки гари. Грудью раздвигая снег, подошел вожак и встал рядом. Стоял, слушал. Медленно поднимал и опускал голову, принюхиваясь. Потом тихо пошел вперед, но не по следу зверя, а целиной, напрямки, туда, откуда доносился до него запах лося.
Все тише, все медленнее шел вожак. За ним след в след двигалась вся стая. Теперь уже близко. Вот у тех осинок виднеется в снегу темная масса. Секундная остановка- и волки, крадучись, начали охватывать полукругом спящего лося.
Да, лось спал. Но не спали у него уши. Белая пушистая кипень вскинулась над тем местом, где мгновение назад лежал лось. И только лежбище с влажным, подтаявшим снегом, сохранившим запах ускользнувшей добычи, досталось стае таежных разбойников.
Всю ночь гнали волки старого лося. Гнали упорно, настойчиво, не давая передышки ни на одну минуту. Лось должен был лечь, должен, а все не ложится, не падает могутный зверь.
Золотисто-розовые лучи солнца скользнули по вершине сопки, поросшей громадными лиственницами. Заискрилась изморозь на ажурных ветках - руках лесных великанов. Окухтелые кроны - шапки сосен - разрумянились, и золотом блеснула кора на их стройных стволах.
Длинные, дробные трели дятлов неслись со всех сторон. Весело переговариваясь мелодичными голосами, пролетела стайка синичек. Шорохи и страшные крики, раздававшиеся в ночи, уступили место ясным звукам, говорящим о радости жизни. Наступил новый день.
Лось, хрипло дыша, еще шел. Изредка опускал большую голову и хватал мягкими, бархатистыми губами' снег. Ласковые березки, стыдливые осинки протягивали свои веточки к беспомощно качающейся голове, но лось не чувствовал их нежного прикосновения и не видел их. Сделав еще несколько шагов, он остановился, покачнувшись на широко расставленных ногах. Но не упал он и на этот раз, а так и остался стоять задом к врагам, не в силах даже повернуться. Он презирал их, и не было страха перед неизбежным... Без последнего боя он не сдастся.
Волки давно выбились из сил. Они не шли. Они ползли и даже не делали попыток подняться на ноги. Так и ползли друг за другом, и не сменялся больше передовой. Будь у них даже побольше сил, они все равно не решились бы напасть на лося сзади, ибо нет страшнее и сильнее удара копытами задних ног.
В пойму таежной речки еще не проникла солнечная радость родившегося дня, и сумрачно, тихо, по-ночному настороженно было в ней. Юркая белочка, увидев зверей, быстро вскарабкалась на кедр, перевесилась через ветку и испуганными глазами смотрела на них. Бесшумно перепархивая от дерева к дереву, коричневато-дымчатая любопытная кукша наконец уселась на большой ветке и молча, с интересом поглядывала то на волков, то на лося. Ее головка с блестящими глазками беспрерывно поворачивалась то в одну, то в другую сторону.
Медленно, очень медленно двинулся с места лось, даже не оглянувшись на лежавших совсем близко от него врагов. Он шел к хорошо знакомой ему излучине речки. Маленький мыс с обрывистыми берегами. Не один раз в летнюю пору он спокойно отдыхал на этом мыске. Вот сюда и стремился лось, чтобы обезопасить себя от нападения с боков и чтобы успеть отдохнуть, набраться сил, и тогда...
Он шел, еле переставляя ноги, отказывающиеся подчиняться ему. На расстоянии немногим больше двойной длины его тела ползла за ним беспощадная серая смерть.
Вот и излучина. Лось вошел на мысок, медленно повернулся головой к волкам и опустился на снег. Перешеек мыска был так узок, что на нем еле-еле, вплотную, улеглись волки. Там, где лежал лось, он был несколько шире, но ни один из хищников не решился хоть немного продвинуться вперед. Так и лежали они друг против друга. Лежали долго.
Когда солнце поднялось над сопкой и сквозь густые ветви кедров и елей послало свои ласковые лучи на излучину речки, они отыскали большую красивую голову смертельно уставшего зверя, задержались на ней, отдавая тепло, ласку, животворную силу солнца ему, старому лосю.
Лось приподнял выше голову. Лучи еще плотнее прильнули к ней. Тепло коснулось его больших ушей. И почувствовал лось, что это не лучи солнца, нет, это теплые, нежные губы матери ласково прикоснулись к его не окрепшим еще ушам, и он не старый лось, стоящий на границе жизни и смерти, а маленький-маленький теленочек.
Упорхнули лучи, и нет уже больше ласки матери... С большим трудом поднялся лось. На его горбе дыбом встала шерсть. Бок уже не болел. Это ли рана!
Вытянув шею, наклонив голову, лось пристально посмотрел в сторону волков. Один прыжок. О, если бы мог он сделать его! Тогда смертоносные копыта в один момент превратили бы в кровавое месиво эту кучку врагов. Но не было сил для этого одного прыжка.
Чуть слышно заворчал вожак, показав свои желтые, громадные клыки. И встали семеро против одного.
Еле-еле переступая лапами, они начали приближаться к лосю, готовясь к одновременному нападению. Бок о бок серой стеной подходили все ближе и ближе. Ждали только сигнала старого волка.
Лось приготовился к решительной схватке. Он сам ускорил развязку. Стремясь найти более прочную точку опоры, переступил, и тут задняя нога скользнула в узкую береговую промоину. Он на мгновение потерял устойчивость и слегка осел назад.
Этого момента не пропустил старый волк, и стая бросилась на лося. Невероятным напряжением мускулов только одной задней ноги лось приподнял свое тело и ударил передними ногами в налетевших на него водков. Теряя равновесие, падая, он ударил еще и еще.
Оставшиеся в живых вцепились в лося, срывающегося с обрыва. Волчица рвала горло, жевала его, путаясь зубами в шерсти. Вожак своими страшными клыками, как'ножом, полоснул по артерии.
Падая на лед речки, лось плечом прижал извивающееся тело волчицы, и она, выпустив из зубов его горло, отползла, захлебываясь своей кровью.
Старый лось больше не встал. Он сделал еще попытку приподняться, но ноги не нашли опоры на скользком льду, и он повалился на бок. Вместе с яркой кровью, что дымящимися струями текла из глубоких смертельных ран, уходила из него дорого обошедшаяся его врагам жизнь.
Волчица истекала кровью. Царапая лапами лед, она повернулась так, чтобы видеть стоящего недалеко от нее и жадно хватающего снег вожака, отца многих ее детей, из которых осталось в живых только двое. Она так пристально смотрела на него, что волк почувствовал этот взгляд и повернулся к ней. Его глаза встретились с глазами волчицы, прожившей с ним много лет.
Легкий трепет пробежал по телу волчицы, чуть шевельнулись ноги, и судорожно ударил по снегу пушистый хвост. Она так и осталась лежать с открытыми глазами, устремленными на старого волка.
И старый волк завыл. Страшно завыл. Он никогда еще не выл так. В его хриплый, тоскующий голос влились еще не окрепшие голоса двух молодых волков - его детей...
Эхо не повторило этих звуков. Окухтелая тайга умела молчать. И тайга угрюмо молчала.
|