Подруга

В перезвоне птичьих песен, в брачных посвистах рябчиков, в чуфыканье тетеревов проходила последняя декада еще холодного апреля. Даже по ночам раздавалось громкое разбойничье уханье филинов, хохот самцов белых куропаток. Но самым неоспоримым доказательством наступления весны было квохтанье глухарей на заре.

Двухлеток соболь тоже почувствовал в себе горячее биение весенней крови. Белогрудому хотелось показать свою удаль какой-нибудь соболюшке. Он подолгу бегал вверх и вниз по деревьям, баловался, сгрызая ветки, а спустившись на землю, прыгал, выгибая спину. Разбегаясь, он выбрасывал вперед свои сильные ноги, с ликующим урчанием вспугивал куропаток, нагонял страх на зайцев.

Белогрудому не хватало подруги. Наконец он отыскал след самки и побежал по нему. Едва различая запах, соболь бежал рысцой, забывая про еду, теряя осторожность. Настойчивость Белогрудого была вознаграждена: ему удалось догнать собо-люшку. Она оказалась той самой, с которой он когда-то поделился мясом тетерки. За два года она тоже повзрослела.

Белогрудый не сразу подошел к соболюшке. Он сначала сделал полукруг, чуть припадая на живот, потом быстро вскочил и бросился к ней. Несколько минут они стояли неподвижно нос к носу. Затем соболюшка, незлобно хрюкнув, отскочила в сторону, и они побежали вместе. На склоне крутого обрыва показался еще один соболь. Темный мех на его спине был густо усыпан серебром седины. Белогрудый, увидев соперника, протяжно, угрожающе заскулил и остановился. Постояв, он стал медленно, будто нехотя, подходить к своему противнику. Оба соболя оскалили зубы: у одного они были белыми и острыми, у другого уже начинали желтеть.

Шерсть на обоих встала дыбом, и соболи стали казаться почти вдвое толще. Зеленым огнем зажглись их глаза, глубоко утонувшие в кольцах желтой шерсти надбровных дуг. Звери обнюхали друг друга со злобным ворчанием. Каждый держался настороженно и был готов в любую секунду ринуться в драку. И вот, подпрыгнув высоко в воздух, они сцепились, но ненадолго. Оглянувшись, Белогрудый увидел, что соболюшка бежит прочь, и ринулся за нею.

Несколько дней три зверя бродили вместе. Маленькая темноногая соболюшка, опустив пушистый хвост, мелкой рысцой семенила впереди, за нею бежали оба соболя. Они покрывали километр за километром, не чувствуя усталости. Лишь схваченная на ходу ягода таяла у них на зубах.
Все больше и больше закипал злобой Белогрудый, все ненавистнее становился для него соперник. Наконец Белогрудый, круто повернувшись, остановился. Он пригнулся к земле, шерсть на загривке поднялась дыбом. Его намерения, видимо, были понятны старому соболю, и тот тоже остановился.

Схватка оказалась короткой, но жаркой. Старый соболь, выдержавший много боев, сначала чаще сбивал Белогрудого с ног и даже разорвал ему ухо. Но вскоре старый соболь стал уставать.
Белогрудый, немного отступив, сшиб его плечом, опрокинул на спину и, улучив момент, впился своими острыми зубами-шильями в тело. Мех противника побагровел от крови. У старика соболя была прокушена сонная артерия. Собрав последние силы, он побежал прочь.

Покончив с соперником, Белогрудый поскакал к соболюшке. Она встретила его, игриво виляя хвостом. Белогрудый, хоть и бодрился перед соболюшкой, чувствовал себя очень плохо. Раны, полученные в бою, давали о себе знать. Его потянуло к целебному источнику, он инстинктивно понимал, что это поможет его ранам затянуться. Сильно болело плечо. Минутами глаза застилала какая-то серая пелена, и Белогрудый останавливался, боясь наскочить на дерево. Войдя в ручей, он медленно пошел против течения. Чистая ключевая вода с примесью минеральных веществ действовала как целебный бальзам. Выйдя на берег, Белогрудый почувствовал себя гораздо лучше, хотя плечо еще саднило.

Пробыл он с соболюшкой всего несколько дней. Усталые, еще как следует не отдохнувшие после трудной зимы, они разошлись, чтобы вновь встретиться летом, когда будет обилие корма. Тогда заботы о пище уже не станут беспокоить, и они полностью отдадутся своим играм. 

Погоня

Над рваной кромкой хвойного леса расплывался рассвет. Свернувшись в пушистый темно-коричневый ком, Белогрудый дремал. В круглое отверстие дупла виднелся кусочек бледного неба. Утренний озорной ветерок пробежал по вершинам деревьев и донес до соболя запах какой-то живности. Белогрудый поморгал, облизнулся, потер лапками сероватую мордочку и, потянувшись, легко выбрался из дупла. На снежной пороше появился его размашистый след: две пары косо отпечатанных ямок. Легким галопом соболь бежал мимо кустов и деревьев. Он страстно хотел свежего, сочащегося горячей кровью мяса.

Миновав склон оврага, хищник обнюхал место, где совсем недавно кормились синицы, клевала шишку-паданку кедровка. Но все это были проворные существа: как только станешь к ним подкрадываться, они "фрр-р" - и на дерево.

Белогрудый заглядывал под корни поваленных ветром деревьев, под снежную навись у кочек. Почуяв шорох мыши, он изгибался, прыгал в сторону, прислушивался, склонял голову набок. И, припадая на передние лапы, часто-часто орудовал ими, окутываясь снежной пылью. А потом снова прислушивался, прыгал на шорох, но все безуспешно. Недовольно фыркнув, соболь бежал дальше.

Когда первый луч апрельского солнца скользнул по синеватому снегу, от ночных убежищ куропаток потянулись наброды следов-крестиков. Соболь втянул подвижными ноздрями воздух, насторожил полукруглые пластинки ушей. Далеко впереди в кустах белыми комьями мелькали убегающие куропатки. Они почти сливались со снегом, и только черные глаза да клювы выдавали их. Укрываясь в ложбинах, Белогрудый кинулся наперерез. Минута - и он уже лежит, полузарывшись в снег. Смекалка? Нет, это инстинкт толкает зверя на выдумки. А куропатки все бегут и, как бы ленясь перелетать бугры и поваленные деревья, огибают их. Заманчиво висит на кусте смородины гроздь мерзлых ягод. На поиски этих ягод да еще березовых сережек спозаранку и отправились белые куропатки. Соболь нетерпеливо вильнул хвостом, уронив ком снега. Почуяв опасность, передняя куропатка попыталась взлететь. Поздно! Соболь, чуть откачнувшись, пулей кинулся на нее.

Куропатка оказалась хорошо упитанной, а мясо ее очень нежным. Такой еды Белогрудый давно не пробовал. Через несколько минут на снегу остались лишь рассыпанные перья, припудренные инеем. Вдруг ветер донес до Белогрудого какой-то новый запах. Пахло не мышами, не бурундуком и не птицей. Эти запахи не вызывали у него ни страха, ни злобы.

Белогрудого разбирало любопытство, и все же он не решался двинуться дальше. Громкий крик кедровки, тревожное цоканье белки на дереве - все это означало сигнал тревоги. Белогрудый, вытянув шею и положив передние лапы на камень, продолжал стоять у самого края уступа невысокой скалы. Непрестанно оглядываясь, напружинив хвост, он терпеливо выжидал, чтобы определить, откуда грозит ему опасность. Через несколько минут из распадка донеслись голоса людей и совсем близко послышалось свистящее дыхание собаки. Соболь быстро побежал наутек.

Метровыми прыжками он ловко перемахивал через валежины, крепко отталкиваясь своими сильными ногами, словно обутыми в смолисто-черные чулки. Гибко пружинило его темно-коричневое туловище с черной полосой на спине. Изматывая собаку в чаще и буреломах, соболь бежал к речке Бузугде, надеясь там в зарослях стланика найти спасение. А сзади по следу соболя, жадно хватая ртом морозный воздух, неотступно бежала собака.